На именинах у Кривосудова заходит разговор о назначении нового губернатора – Правдолюба. Судейские опасаются, как бы им самим не попасть в кутузку из-за взяток, ведь Правдолюб честен и неподкупен, рассматривает по справедливости все жалобы.
Пьяные гости поют:
Бери, большой тут нет наукиБери, что только можно взять,На что ж привешены нам руки,Брать, брать, брать.
Решением судебной палаты имение Прямикова отдано Праволову.
Но тут приходит два пакета из Сената. В первом – приказ, сковав, под стражу взять Праволова – ябеду, разбойника и душегуба. Во втором – приказ, судить всю гражданскую палату уголовным порядком за взятки и толк кривой в делах.
Кроме того, что игра актеров любительской труппы отставляет желать лучшего, а театральные декорации состоят из старой мебели Общественного собрания, сказать об этой постановке мне почти нечего.
Забыв слова своей роли, то один, то другой актер с мольбой смотрит в сторону будки суфлера. Так и хочется спросить такого: «Если у тебя отшибает память, так зачем же ты лезешь в лицедеи?»
Шепелявость Софьи – невесты Прямикова, при каждом ее появлении на сцене вызывала гомерический смех в зале. Но после спектакля выяснилось, что это просто дефект речи у артистки.
После просмотра комедии «Ябедник» у благовещенского зрителя неизбежно и закономерно возникает вопрос: «Не намек ли это на местное кривосудие и скорую смену нашего губернатора?
P. S.
Объективности ради нужно также сказать, что буфет с напитками и закусками, устроенный в антракте между действиями спектакля, был выше всяческих похвал.
Дятел благовещенский.
2Комедия «Ябеда», драматург Васи́лий Васи́льевич Капни́ст (1758 – 1823).
В свежем нумере журнала «Ревизор» моя заметка была напечатана в разделе «Театральная критика».
При выходе с почты, меня остановил какой-то господин в черном кителе с эмблемами в петлицах – в виде двух перекрещенных электрических разрядов в обрамлении двух почтовых рожков, и в фуражке с синим кантом и такой же кокардой, представившийся Прохором Кузьмичом Полозовым – помощником начальника почтово-телеграфной конторы города Благовещенска.
– Поздравляю вас, господин Макухин, с успешным дебютом на ниве журналистики! – сказал он, энергично пожимая мне руку.
– Откуда вы узнали? – удивился я.
– Используя английский дедуктивный метод, – отвечал Полозов. – Я сопоставил два факта. Первый: только вы трижды отправляли письма в адрес редакции журнала «Ревизор». И второй: вскоре в этом журнале трижды появились сатирические зарисовки автора из Благовещенска, скрывающего свое настоящее имя за псевдонимом Дятел благовещенский.
– Надеюсь, вы никому не раскроете мое инкогнито? – попросил я.
– Клянусь здоровьем моей матери! – обещал Прохор Кузьмич. – Будьте так добры, составить мне компанию – я приглашаю вас в ресторацию.
Через полчаса, угощая меня шампанским вином и устрицами из Шанхая в отдельном кабинете кафе-шантана «Версаль», мой новый знакомый изливал мне свою душу:
– Посудите сами, Димитрий Егорович, какие у меня перспективы карьерного роста? Дослужиться до должности начальника городской почтово-телеграфной конторы или, не дай Бог, быть назначенным начальником отделения 6-го разряда в какую-то Тмутаракань. Положить жизнь и здоровье на алтарь служения государству и уйти на пенсию после 35 лет беспорочной службы в чине коллежского секретаря с годовым содержанием 600 рублей? Нет уж, увольте, это не для меня! После Рождества Христова подам прошение о досрочной отставке.
– Чем думаете заняться потом? – поинтересовался я для приличия.
– До недавнего времени собирался вложить свои скромные накопления в золотодобычу. Но буквально вчера вечером переменил свои жизненные планы и решил заняться издательским делом, – с горячечным жаром говорил Полозов. – Печатать свой журнал – все одно, что печатать ассигнации.
– Полагаете, это так выгодно?
– Несомненно! Скандальные сообщения вызывают ажиотажный интерес читающей публики. Тираж еженедельного городского литературно-юмористического журнала 200 экземпляров будет обеспечен. Если продавать одну книжку журнала за полтинник, получится 400 рублей месячного дохода. Приплюсуйте сюда платные объявления по 25 копеек за строку, станет еще на 100 рублей больше. За вычетом всех накладных расходов, останется не менее 300 рублей чистой прибыли за месяц. Недурственно?!
Но не все измеряется презренным металлом. Издатель и редактор городского журнала – уважаемый в обществе человек, с мнением которого считаются не только толстосумы, но и власть предержащие. Одна лишь острая критическая статья может низвергнуть любого сильного мира сего. После власти Государя-Императора, Святейшего Синода и Сената, я убежден в этом, четвертой российской властью станет журналистика.
Я слушал его с открытым ртом. Наконец, выпитое шампанское урожая 1860 года так ударило мне в голову, что я уже смотрел на Полозова, как на нового Мессию, был готов стать его апостолом и повсюду следовать за ним. К чему он меня, собственно, и призывал.
– Я предлагаю вам стать моим компаньоном, – предложил Прохор Кузьмич.
– Но я крайне стеснен в деньгах, – честно предупредил я.
– Ваш вклад в наше общее предприятие будет состоять не из материального, а из интеллектуального капитала, – сказал Полозов. – Литературный талант, которым вы владеете, эквивалентен тысяче золотых червонцев.
Польщенный столь высокой оценкой своего литературного творчества, я согласился стать компаньоном Полозова по изданию журнала города Благовещенска, название которого мы тут же и придумали – «Амурский ротан»3
3Ротан (Perccottus glenii) – хищная рыбка с большой пастью, способная заглотить особь более крупного, чем он сама, размера, обитает в водоемах бассейна реки Амур.
Я работал конторщиком у пароходчика Сомова. На следующее утро я подал заявление на расчет.
Тем же день я посетил Полозова на его квартире. Встреча была рабочая – мы обсудили планы по созданию нашего журнала.
Как выяснилось, мой компаньон хочет иметь собственную типографию, чтобы не быть зависимым от кого-либо. Кроме того, пояснил Прохор Кузьмич, это позволит вместе с изданием журнала печатать на продажу разнообразную канцелярскую продукцию, как то амбарные книги и бланки.
Полозов предложил мне незамедлительно поехать в Петербург для покупки типографского оборудования. Дорожные расходы до столицы и обратно, а также мое проживание в Петербурге на постоялом дворе, составляли одну четверть всех расходов на покупку и доставку типографии. Чтобы сделать эти затраты менее разорительными для дела, он предложил мне одновременно с главным заданием выполнить еще одно поручение.
Мне предстояло найти в столице какого-нибудь известного человека и взять у него большое интервью, которое мы потом будем публиковать по частям в номерах нашего журнала.
– У кого же мне взять интервью? – спросил я.
– Да хоть у Ричарда Карловича Маака, который раньше много бывал в наших краях, а сейчас какой-то важный чин в Петербурге.
– Кто такой?
– Говорят, он первый открыл черемуху, – Полозов указал в открытое окно, за которым буйно цвела раскидистая черемуха4.
4По своему невежеству господин Полозов не знал, что в его дворе росла черёмуха азиатская (Padus asiatica) – местная разновидность черёмухи обыкновенной (Prúnus pádus). Маак же открыл совершенно новый вид черемухи, позднее названный в его честь (Padus maackii).
– Как же можно открыть… дерево?
– А вы пойдите и спросите у него.
– Адрес дадите?
– Да его там каждый извозчик знает.
Недолгие проводы
Итак, я начал сборы в дальнюю дорогу. Значительную часть пути мне предстояло проехать на почтовых лошадях – архаичном транспорте прошлого века. Ускорить передвижение по почтовому тракту можно, если менять лошадей в первую очередь, но для этого нужна официальная бумага, подтверждающая, что вы едете по казенной надобности – подорожная.
– Хорошо бы мне получить подорожную от вашей конторы, – сказал я Полозову. – Вы можете поспособствовать?
– Мой начальник не позволит, – ответил он. – Может, нам самим состряпать подорожную?
– Я не хочу угодить в тюремный замок за подделку документов! – нервно возразил я.
– Как же тогда нам быть?
– Ладно, есть одна мыслишка, – вспомнил я про обширные связи пароходчика Сомова.
К своему бывшему хозяину я шел с дрожью в коленях – крут норовом был Фрол Лаврович, хотя и быстро отходчив.
– Здравствуйте, – приветствовал я Сомова, не слыша своего голоса.
– Здорово, коль не шутишь. Зачем пришел?
